За что афинская демократия казнила Сократа? Был ли он сторонником Тридцати тиранов? Можно ли считать философа наставником греческих олигархов? Рассказываем о выводах академических исследований и журналистских расследований. Продолжаем рассказывать про попытки понять, кем в действительности был Сократ. Предыдущая статья была посвящена исследованиям того, с кем «удачливый парень с Агоры» на самом деле мог вести свои диалоги, в новой разбираемся, за что его судили.

Кандидат на роль демократического героя

В свое время Пьер Адо сказал, что Сократ – это «посредник между идеальной нормой и человеческой реальностью». Сократ – воплощение философского образа жизни; возможно, поэтому философов всегда волновал вопрос о том, что же за жизнь прожил сам Сократ. Когда христиане во II-III веке повели атаку на языческую ученость, они сделали исключение для Сократа, который оказался для них «христианином до Христа». Ведь он пострадал за то, что «вводил новых божеств», и Иустин Мученик скажет про него: «Он был обвинен в тех же преступлениях, что и мы».

Для западной аналитической традиции Сократ – фигура тоже исключительная и даже сакральная. Его логический метод – откровение, не принятое современниками; он принял мученическую смерть, но его дело продолжили «апостолы»: Платон, Ксенофонт и другие. Стать идеальным кандидатом на роль всеамериканского героя в XX в. Сократу мешала самая малость – его ассоциация с Критием, лидером олигархической «хунты», пришедшей к власти в 404 г. до н.э. после поражения Афин в Пелопоннесской войне.

Конечно, сам Сократ не был одним из Тридцати тиранов, но ассоциировался с ними уже в античности. В «Речи против Тимарха» (345 г. до н.э.) оратор Эсхин скажет: «Когда-то, афиняне, вы казнили софиста Сократа за то, что он оказался наставником Крития, одного из Тридцати, ниспровергнувших демократию». По формулировке видно, что этот тезис, согласно ожиданиям Эсхина, должен был найти отклик у присяжных безо всякой дополнительной аргументации.

О том же пишет Ксенофонт в «Воспоминаниях»: «Однако, – говорил обвинитель, – двое бывших друзей Сократа, Критий и Алкивиад, очень много зла наделали отечеству. Критий при олигархии превосходил всех корыстолюбием, склонностью к насилию, кровожадностью, а Алкивиад при демократии среди всех отличался невоздержностью, заносчивостью, склонностью к насилию». Алкивиада, кстати, афиняне постоянно подозревали в тиранических склонностях, что в конце концов стало причиной его изгнания. В другом месте Ксенофонт приписывает Сократу критику некоторых демократических институтов – таких, например, как выбор должностных лиц жеребьевкой.

Что касается платоновского Сократа, то он (как и Платон) не сторонник олигархии, однако и в адрес демократического режима не расточает комплиментов, а в «Горгии» называет главных лидеров демократии (Фемистокла и Перикла) «виновниками нынешних бедствий».

Разумеется, эти свидетельства ни по отдельности, ни все вместе не доказывают того, что исторический Сократ симпатизировал олигархам. И все-таки такое единодушие смущает. В конце концов, именно демократы казнили Сократа! Может быть, было за что?

Журналистское расследование по делу Сократа

В такой резкой форме поставил вопрос американский публицист Исидор Стоун в книге «Суд над Сократом» (1988). Книга эта написана любителем, и все же она стала довольно резонансной даже в среде специалистов, которые принялись с ней спорить. Стоун был журналистом, специализирующимся на проведении расследований. Он известен своей симпатией к левым идеям и защитой гражданских прав, особенно в период «охоты на ведьм» при сенаторе Маккарти, а также в годы Вьетнамской войны. Удалившись на пенсию, он решил написать книгу об истории свободы мысли, и это привело его в классические Афины.

Расследование, которое затеял Стоун, ⁠должно было представить «афинскую точку зрения» на суд ⁠над Сократом. Платоновская версия ⁠событий, изложенная в «Апологии», стала ⁠официальной, но – как и все ⁠официальное ⁠– требовала проверки. Не ⁠то чтобы Платон пытался представить Сократа сторонником демократии, но в его версии событий решение суда выглядит совсем уж безосновательным. Между тем, некоторые основания опасаться Сократа у демократических Афин были.

Стоун пришел к выводу, что Сократ не только ассоциировался с олигархами, но и в самом деле не был сторонником демократии, как и все его ученики (Платон, Ксенофонт и Антисфен). Демократам пришлось бежать из города в 404 г. до н.э., во время «олигархического путча»; в «Апологии» Сократа упомянуто о том, что в числе бежавших был Херефонт, его близкий друг. Херефонт «разделял с вами изгнание и возвратился вместе с вами», говорит Сократ судьям, издевательски напоминая, что сам-то он оставался в городе. Правда, Сократ настаивает, что он отказывался выполнять беззаконные распоряжения Тридцати тиранов. И все же он был среди «оставшихся в городе» – знак бесчестия, которым ораторы потом еще долго клеймили своих противников в судах.

Что ж, заключает Стоун, в Афинах должно было оставаться еще много сторонников олигархии, и всем им следовало «передать привет». Город должен был обезопасить себя от третьего олигархического переворота (после переворотов 411 и 404 г. до н.э.). Но представив «афинскую точку зрения», Стоун все же не оправдывает казнь Сократа: не потому что Сократ был «другом демоса» (это не так), но потому, что такая казнь нарушала право афинского гражданина на свободу совести и свободу слова. Стоун уверен, что если бы Сократ напомнил судьям об этих важных для них свободах, его бы оправдали – но человек, который сам не верил в право большинства на голос, не мог апеллировать к этому принципу в суде. Сократ стал заложником собственного элитаризма, в этой трагической ситуации не стоит усматривать «охоту на ведьм». Впрочем, один-единственный процесс над Сократом остается пятном на афинской демократии.

Состав преступления

Указание на то, что в деле Сократа была политическая подоплека, может встретить возражение: «Но ведь на это ничего не указывает в обвинении!» Здесь надо пояснить, что в 399 г. до н.э., когда казнили Сократа, действовала амнистия, по условиям которой его нельзя было в судебном порядке преследовать за связь с Критием, равно как и нельзя было никого привлекать к суду за преступления, совершенные в период правления Тридцати тиранов. Амнистия (букв. «забвение») была важнейшим инструментом мирного урегулирования после опустошительной гражданской войны, и строго соблюдалась обеими сторонами. Поэтому Сократа пришлось обвинить в «развращении юношества» и «введении новых богов».

Высказывалось мнение, что легальные основания для такого обвинения давала «псефисма Диопифа», о которой упоминает Плутарх в «Перикле» (псефисмой назывался в Афинах правовой акт, который принимался Собранием путем голосования): «Диопиф внес предложение о том, чтобы люди, не верующие в богов или распространяющие учения о небесных явлениях, были привлекаемы к суду как государственные преступники». Эта псефисма принималась, если верить Плутарху, под Перикла и его друзей-натурфилософов в 432 г. до н.э., но другие древние авторы на нее не ссылаются, и у нас, строго говоря, нет оснований полагать, что она все еще действовала в 399 г. до н.э., когда судили Сократа.

Скорее всего, легальным основанием для судебного дела над Сократом был закон о религиозном нечестии (асебии). Закон не определял точно, что считать нечестием, и у нас нет примеров похожих судебных процессов, в которых обвиняемому вменялся бы определенный образ мыслей. Хотя античные источники время от времени упоминают о том, что обвинения в асебии выдвигались различным афинским интеллектуалам, например Протагору, этому едва ли стоит доверять. После казни Сократа поздние авторы приписывали философам такие обвинения как знак особого отличия. В поздних источниках можно найти даже утверждения о том, что Продик Кеосский, известный софист, был казнен как «развратитель юношества» и умер, как и Сократ, выпив яд.

По мнению Обера, с точки зрения афинского закона нельзя однозначно ответить на вопрос, «был ли Сократ действительно виновен?» Определенно как нечестие рассматривались такие действия, как осквернения герм, разглашение или профанация мистерий или разграбление храма. Если бы Сократу предъявили что-то из этого, никому не пришло бы в голову искать второе дно в этом деле. Но то, что вменялось Сократу, было гораздо более расплывчато; многое зависело от того, что сможет доказать обвинитель и что ответит сам Сократ. Тот факт, что закон о асебии применялся в столь необычном случае, свидетельствует скорее о том, что определенный политический подтекст в деле все-таки был, а это бросает тень на главного мученика философии.

Влюбленный в демократию

Грегори Властос – это, пожалуй, один из главных академических авторитетов XX в. в том, что касается Сократа. Авторитет такого уровня, что реагировать на выходки любителя вроде Стоуна ему бы, в общем, не подобало (впрочем, заметим в скобках, что сомнения в лояльности Сократа демократии высказывали и многие профессиональные историки). И тем не менее примерно с 1979 г., когда начали выходить первые публикации Стоуна о Сократе, Властос прямо или косвенно постоянно с ним полемизирует.

В 1983 г. Властос публикует статью, которая так и называется «Сократ и афинская демократия», в которой берется доказать, что Сократ не был политически субверсивной фигурой, даже если некоторые так его воспринимали. Он не был сторонником олигархии и уважал конституционный строй демократических Афин.

Единственным текстом, на который мог опереться Властос в своей интерпретации, был диалог «Критон», который он относил к числу ранних, «сократических» диалогов Платона, а потому считал возможным рассматривать его как свидетельство о взглядах исторического Сократа. Действие диалога, в котором беседуют Сократ и его друг Критон, происходит в темнице: Критон уговаривает Сократа бежать, а тот объясняет, почему он не может этого сделать. И, в частности, он произносит речь от лица афинских Законов, в которой говорит: «У нас, Сократ, есть много доказательств, что тебе нравились и мы, и наше Государство, потому что не обосновался бы ты в нем крепче всех афинян, если бы оно не нравилось тебе так крепко». Законы напоминают Сократу, что у него было семьдесят лет, чтобы уехать из Афин, если законы города казались бы ему несправедливыми, но он этого не сделал. «Ты отлучался отсюда реже, чем хромые, слепые и прочие калеки, – очевидно, тебе более, чем остальным афинянам, нравился этот город и мы, Законы».

Что это, как не признание в любви? Сократ не ездил в другие города на праздники, потому что любил афинские законы. Родил детей, потому что любил афинские законы. Состарился в городе, потому что любил афинские законы. Но что, рассуждает Властос, отличало афинские законы от законов всех других городов и делало их такими особенными? Едва ли это гражданское или уголовное право. Стало быть, речь идет о «конституционном праве», а точнее, о «конституционной демократии». Сократ остается в городе, т.к. предпочитает афинскую демократическую конституцию. Даже умеренные олигархические режимы Фив и Мегары ему не нравятся.

Разумеется, перед Властосом встал вопрос, как согласовать это признание в любви с той критикой демократических порядков, которые Платон вкладывает в уста Сократа в других текстах, в том числе в ранней «Апологии». Здесь на помощь снова приходит речь Законов в «Критоне»: «Если ты теперь отойдешь, то отойдешь обиженный не нами, Законами, а людьми». Говоря кратко, законы хорошие, но люди плохие. Если афинские политики заискивают перед демосом, то меньше всего в этом виновата афинская конституция. Если афинские присяжные приговорили Сократа к смерти, то меньше всего в этом виноваты афинская судебная система. (Можно усомниться в том, что такое различие имело смысл в обществе, где законы рассматривались как воспитательный институт).

Но остается еще Сократ Ксенофонта, который придерживается весьма антидемократических взглядов на госуправление. Стоит ли доверять этому автору? Властос приходит к выводу, что нельзя. В поддержку – два весьма слабых аргумента. Во-первых, Сократ был дружен с Херефонтом, а мы уже видели, что лояльность Херефонта демократии была вне сомнений. Во-вторых, известно, что демократ Лисий, знаменитый афинский оратор, написал «Апологию Сократа» (текст не сохранился). Властос заключает: «Друзья Сократа, поставившие собственные жизни и имущество на карту афинской демократии, когда она висела на волоске, чувствовали, что Сократ на их стороне».

Впрочем, и сам Властос осознавал, что на роль демократического героя Сократ подходит плохо. В мае 1987 г. он произнес перед выпускниками Беркли речь (она была опубликована лишь в 1994 г.) под названием «Сократ и Вьетнам». Обращаясь к трагическим событиям афинской истории (таким, как Сицилийская экспедиция и расправы Афин над союзниками), Властос задается вопросом: почему во всех этих событиях не слышно голоса Сократа? Почему он не боролся? Властос заключает: «Сократ всегда будет моим философским героем. Но каким бы хорошим и великим человеком он ни был, он был бы еще лучшим и еще более великим, более мудрым и более справедливым, если бы эта истина озарила его нравственное видение». Имеется в виду высказывание Линкольна: «Грех молчать тогда, когда следует протестовать».

Несколько лет назад в небольшой дискуссии по поводу этой речи Властоса Алексей Глухов справедливо заметил: «Властос возмущается тем, что Сократ не протестовал против частных случаев применения принципа [политического бытия афинской демократии], но отказывается допустить, что Сократ стремился изменить сам принцип». Конечно, здесь речь заходит вновь о платоновском Сократе, но ведь и Властос, рассуждая все время об «историческом Сократе», опирается на тексты Платона – правда, не все, но лишь те, которые он выделял как ранние. Но даже такая избирательность не помогает ему создать непротиворечивой картины.

Миф о Сократе

Позиция Властоса представляется немного наивной: он исходит из трех довольно спорных допущений. Во-первых, что слова Законов в «Критоне» представляют взгляды самого платоновского Сократа, с чем трудно согласиться. В самом деле, «пересказав» речь Законов, Сократ сравнивает себя с корибантами, то есть признает свою одержимость и тем самым дистанцируется от сказанного. Во-вторых, что взгляды платоновского Сократа – это взгляды исторического Сократа; проблематичность этого тезиса мы рассматривали ранее.

В-третьих, он исходит из того, что исторический Сократ действительно произнес все то, что мы читаем в «Критоне», при указанных исторических обстоятельствах. «В уединении тюремной камеры, – говорит Властос, – у Сократа не было причин для притворства». В таком случае нам надо допустить, что крепкий хозяйственник Критон, выйдя в расстроенных чувствах из темницы, немедленно взялся за перо; что запись его разговора с Сократом имела хождение в Афинах, пока не попала в руки Платона; что Платон по какой-то причине решил выпустить «воспоминания» Критона под своим собственным именем. Все эти несуразности громоздятся друг на друга, чтобы поддержать тезис о любви Сократа к афинской демократии, для чего у нас, строго говоря, нет никаких свидетельств.

Делает ли это Сократа учителем или сторонником олигархов? На этот счет уже вскоре после смерти Сократа не было согласия. Выше мы приводили цитату из Эсхина: «Когда-то, афиняне, вы казнили софиста Сократа за то, что он оказался наставником Крития»; похожие обвинения были известны Ксенофонту, который с ними спорил. Платон, в свою очередь, придумывает образ философа, который ничему не учил, – вероятно, именно как ответ на такого рода обвинения. Да, его Сократ постоянно находится в кругу одиозных персонажей вроде Крития и Хармида, но разве может быть наставником тот, кто знает лишь о собственном незнании? Очевидно, что каждый конструировал образ философа согласно с собственными политическими предпочтениями. Стремление разыскать подлинную историю за мифом – вернейшее средство упустить то, что его творцы хотели нам сказать.

Ольга Алиева

Впервые опубликовано в 2019 г. на сайте Republic.Ru.

Что об этом почитать?

1) Dover K.J., «The Freedom of the Intellectual in Greek Society», Talanta 7 (1975), pp. 24–54.

2) Hansen M.H., The Trial of Socrates – from the Athenian Point of View, Copenhagen: The Royal Danish Academy of Science and Letters, 1995.

3) Havelock, E.A., «The Socratic Problem: Some Second Thoughts», in Essays in Ancient Greek Philosophy, vol. 2, ed. by J.P. Anton and A. Preus, Albany: State University of New York Press, 1983, pp. 147–173.

4) Nails D., «The Trial and Death of Socrates», in A Companion to Socrates, ed. by S. Ahbel-Rappe, R. Kamtekar, Oxford: Blackwell, 2005, pp. 5–20.

5) Ober J., «Socrates and Democratic Athens», in Cambridge Companion to Socrates, ed. by D.R. Morrison, Cambridge: Cambridge University Press, 2011, pp. 138–178.

6) Schofield M., «I.F. Stone and Gregory Vlastos on Socrates and Democracy», Apeiron 33.4 (2000), pp.281–302.7) Vlastos G., «The Historical Socrates and Athenian Democracy», in G. Vlastos, Socratic Studies, ed. by M. Burnyeat, Cambridge: Cambridge University Press, 1994, pp. 87–108